Смытые волной - Страница 125

125

Наконец мы приехали. Быстро перебежали пути и шоссе и вскочили в автобус-развалюху. Через несколько остановок вышли и двинулись по проселку в сторону деревни. Скользко, темно, если бы не Рая с ее поразительной устойчивостью в ногах, я бы и двух шагов не сделала. Бедные мои шикарные немецкие сапоги, купленные в самом центре Берлина. Калиточка скрипнула, соседский пес заскулил, потом для порядка пару раз тявкнул. По вытоптанной тропинке между сугробами и большими сколотыми кусками льда доползли до Раиной избы. Ветер, задувая с крыши, прихватывал запах дыма из трубы. Он остро чувствовался в свежем воздухе. А воздух-то сам какой после Москвы – до чего вкусный, пьянящий, у меня даже голова закружилась, надышаться бы им побольше. Все небо в звездах, я уже даже забыла, что таковые имеются. Из моего наблюдательного пункта в последние месяцы я только кремлевскими звездами любовалась. Было такое ощущение, что я где-то под Одессой, а за избушкой откроется передо мной вид на море. В окошках мерцал за задвинутыми ситцевыми шторками свет.

Дверь Рая открыла сама, позвала маму. Она лежала на кровати за занавеской.

– Мама, познакомься, это Ольга Иосифовна, моя начальница. Захотела посмотреть, как живет русская деревня.

– Милая, что у нас смотреть. Живем как все. Ты бы, Раиса, хоть предупредила заранее, я бы картошку поставила.

– Мы сами справимся. Ты отдыхай, не переживай.

Раечка, сбросив пальто, принялась возиться с печкой, налила воды в большущую кастрюлю. Затем полезла в погреб, достала картошку, стала чистить ее. Я начала разглядывать их «апартаменты», которые Рая назвала пятистенкой. Печка делила небольшую комнатку пополам. За ней что-то наподобие кухоньки, а перед с тремя оконцами на улицу и одним боковым – это зала. Еще выгороженный уголок сразу от входа, там за шифоньером материнская кровать. Мебель – самое необходимое: обеденный круглый стол, письменный стол, небольшой буфетик и диван-кровать, на котором спала Рая. Все очень скромно и бедновато. Но так, наверное, живет вся деревня. Если лучше, то немного. На стенке между окнами висели фотографии. Старые семейные, пожелтевшие, немые свидетели эпохи, которая для Раиной семьи сохранилась в болезненной памяти о пережитом.

– Я бы их сложила в альбом, но мама не дает, – вздохнула Рая.

– Вот помру, делай, что хочешь, а пока я жива, они будут со мной, – послышался мамин голос.

Мы, не дожидаясь, пока сварится картошка, тихо, как мышки, попили чайку с бутербродами. Рая принесла ведро, предложила мне над ним помыться, хотя бы до пояса.

– У нас нет ванной, все удобства во дворе, ничего не попишешь, деревня, мы привыкшие.

Мне было постелено на диване, как почетной гостье, а сама Рая быстро собрала топчан под самой печкой. Я бы сама не отказалась погреться на этом месте. Я как рухнула на диван, так меня еще час колотило, холодрыга выходила из моего тела, и я улетела. Проснулась от звяканья и бряканья посуды, запаха дыма. Услышала, как мама ворчала на Раю:

– Что ты всунула сырые дрова, дверь открой, пусть вытянет. Возьми вязанку в сенях и тащи сюда, пусть подсохнут.

В избе темно, лампочка светит подслеповато за печкой, и на потолке гуляют тени.

– Буди гостью, – командовала мать, – а то опоздаете на автобус.

Я посмотрела на свои часы, ничего в потемках не видно. Если и утро уже, то очень раннее, я бы с удовольствием еще пару часиков повалялась. Но нужно подниматься. Быстро оделась, сложила постель.

– В туалет хочешь? – спросила Рая.

– Умираю, куда идти?

– На ведро, не стесняйтесь. Сейчас принесу.

– Нет, я на улицу.

– На улицу не надо, в сенях туалет, только пальто накинь.

Вообще-то мне не привыкать, выросла же не в хоромах, а на Коганке, где мало кто знал, что существует нормальный домашний санузел, тоже все на дворе. Но в Одессе все-таки потеплее, чем в этой сейчас полузимней-полувесенней подмосковной деревушке.

Позавтракали наскоро. Горячее яичко, сваренное всмятку, я съела, не заметив, такой развился адский аппетит. Подогретая картошка в мундирах с подсолнечным маслом и соленым огурчиком тоже показались мне в тот момент самой вкусной пищей на всем белом свете. Мы вышли в ночь. На небе еще вовсю красовалась луна, освещая нам путь. Громко орали петухи, и мычали коровы, как они в такой темени понимают, что наступило утро. Тропинка покрылась легоньким ледком и отсвечивалась от лунного сияния. Особо шибко не пойдешь – скользко, но мы стараемся, иначе опоздаем. Фу, вроде успели.

На остановке толкутся люди. Рая со всеми поздоровалась, я тоже за компанию. Автобус подъехал почти полный, вчерашний старый раздолбанный, хорошо, что печка работала, горячий воздух поступал в салон вместе с гарью от выхлопной трубы. Еле втиснулись. Я крепко вцепилась за поручень, чтобы не упасть: на дороге, смахивающей на каток, машину маятником носило из стороны в сторону. На привокзальной площади все высыпали из нее, как горох из банки. У Раи проездной на электричку, а мне нужен билет. В длиннющей очереди я оказалась среди последних. Опять волнение: вот-вот должна быть электричка, успею ли.

– В крайнем случае, Рая, ты езжай, я на следующей приеду. Они часто ходят? Меня начальство ругать за опоздание не будет.

– Следующая только через полчаса. Конечная.

Спасло меня то, что электричка задержалась. «Слава богу, что на десять минут, а не на четыре часа, как мой поезд», – подумала я. В вагоне образовался буквально туман от дыхания набившихся пассажиров. На каждой остановке их прибавлялось. Кошмар. Мы действительно в этом замкнутом пространстве, как сельди в бочке. Ругань, детский плач. Посвободнее стало лишь после первых остановок в черте Москвы.

125