Смытые волной - Страница 23

Я наблюдала за Лилькой, с каким удовольствием, причмокивая, подружка уплетала за обе щеки национальную русскую еду и совсем не морщилась от национального русского напитка. Мне показалось, что Лилька напрочь отключилась от своего австралийского бытия, совсем забыла про эти тридцать часов долгого перелета; она была на седьмом небе, которое в этот теплый летний вечер темно-синим ковром повисло над шумящими от легкого ветерка березами и все затянулось звездами.

– Лиля, скорее иди сюда, посмотри, какое чудо, где еще такое увидишь?

Огромный бордовый шар медленно сползал с небесных высот и так же не спеша, освещая окрестности последними лучами ушедшего дня, садился где-то за стеной древнего Иосифо-Волоцкого монастыря, куда мы подружку возили накануне, показывая панораму, на фоне которой Сергей Бондарчук снимал горящую Москву для «Войны и мира».

– Лилька, ты представляешь, у нас закат, а у вас там, в Австралии, рассвет. Новый день начинается, что он нам принесет?

– Оля, ущипни меня. Неужели это правда – и эти звезды, это солнце приплывают к нам отсюда, с твоей дачи?

– Наверное, наоборот, но какое, Лилька, это имеет сейчас значение. И эти расстояния, и годы разлуки, когда мы с тобой опять вместе. А в Одессу не тянет смотаться?

– Не поверишь – тянет. По Приморскому бульвару и Дерибасовской прошвырнуться, на Привозе поторговаться, с Фатькой повидаться. Сколько лет, сколько зим. А не знаешь, Юрка Воронюк жив?

Я почувствовала: моя Лилька оттаяла.

Встречи, расставания

А годы летят, наши годы, как птицы летят. Мне уже двадцать семь лет стукнуло. Для женщины уже что-то. На работе отметили, надарили подарков, цветов. Дома ограничились скупыми поцелуями и поздравлениями. Со своим женатым другом сходила в ресторан – и все.

За унылыми рабочими буднями не заметила, как лето проскочило. Ну и ладно, зато наступила мягкая, любимая всеми одесситами тихая теплая осень. В тот день я сражалась в стройбанке за выделение нам ссуды на строительство еще одного промышленного холодильника для хранения фруктов и овощей. О родных одесситах, между прочим, заботились, чтобы у них до следующего урожая хватало и картошки, и лука, и яблок. Прицепились к моим расчетам окупаемости, пришлось сражаться за каждую циферку. Намучилась; пока убедила, меня уже всю трясло, вышла злая, уставшая.

Возвращаться сразу в контору не хотелось. Такой чудесный день, а из-за своей работы ничего вокруг не вижу. Чуть свет на базу, поздно вечером обратно. Без просвета день за днем, год за годом. Раз уж в центре оказалась, решила пройтись по любимым с детства местам, обязательно нахлынут какие-то воспоминания. В конце Приморского бульвара дворец Воронцова, сюда нас, первоклашек 45-й женской школы, привела моя первая учительница Варвара Петровна. Тогда в этом здании был дворец пионеров. Дома сохранилось фото: мы веселой гурьбой толчемся на этих ступеньках. Вот «тещин мост», по нему к моему институту можно теперь пройти напрямик. А эти камни, выложенные у обрыва, должны помнить меня, как я часто бегала в большую институтскую переменку, чтобы посмотреть на порт. Глупая влюбленная студентка, вся еще в своей первой любви. Что я только не шептала обветренными губами. Где ты, мой капитан, в каких морях-океанах ходишь, чувствуешь ли, как я жду тебя? Пора, наконец, нашей тайне раскрыться, пусть все узнают о ней. Девичья наивность, первая влюбленность. Мечтала увидеть «Алые паруса» гриновские, а получила первое крещение: месть мужским коварством. Теперь-то мне смешно, а вот тогда…

А эта скамейка на бульваре памятна тем, что на ней фарцевал в свое время Сенька-гнида, приторговывал сигаретами и пластинками. Говорили, он женился и эмигрировал, как многие другие мои знакомые и друзья. Моя закадычная подружка Лилька Гуревич уже обжилась с мамой в Австралии. Там вышла замуж, родила. За эти годы пол-Одессы сбежало. А кто не успел выехать, того загребли… или того хуже. Иду по родному вроде городу, а он как чужой, ни одного знакомого лица. Порт внизу бурлит, наш неутомимый одесский вечный труженик. Сколько лет дедушка мой здесь отбарабанил, орден Ленина заработал. Их всего несколько человек в пароходстве тогда такую награду получили. Самое крупное во всем мире – Черноморское пароходство, больше всего прописано в нем судов. Где-то на них ходят в рейсы мои бывшие кавалеры школьных и студенческих лет. Как все это давно было, как в прошлой жизни.

Куплю мороженое, присяду, посмотрю на людей. Скамейки, как всегда, почти все заняты. Молодые мамаши с колясками расположились. Еле нашлось местечко, рядом с упитанной рыжеволосой теткой с девочкой, по всей видимости, первоклашкой. И мамочка, и девочка были одеты как типичные морячки. Здесь в это время всегда жены моряков собираются. Друг у друга узнают, где, в каких водах суда, на которых плавают их близкие. Девчонке не сидится на месте, все время крутится. Мамаша ее ругает, не стесняясь в выражениях. Краем уха услышала, как она выговаривала ребенку:

– Успокойся, посиди, сейчас он пройдет медкомиссию и вернется. Я ему все расскажу, как ты себя ведешь, бесишься, меня не слушаешься.

Чтобы не привлекать к себе внимания, я надела солнцезащитные очки и сквозь них увидела приближающегося к нашей скамейке мужчину. Девочка крикнула: «Он идет!» – и бросилась к мужчине навстречу. Я обалдела – это был мой старый знакомый, скромный паренек из высшей мореходки. Встать и немедленной уйти, хоть бы он не узнал меня. Тем временем моряк с ходу стал отчитывать, вероятно, жену, что она так далеко от поликлиники уперлась, еще дальше не могла усесться. Он искоса посмотрел на меня, но скорее не на лицо, а на ноги. Еще один такой взгляд – и… Не знаю, что будет с моим сердцем, оно рвалось наружу, удержу ли.