– Сбежал он от меня в самом начале отпуска, – она пыталась разыграть из себя обыкновенную брошенку, каких по Союзу пруд пруди.
– Ты нам голову не морочь, не явится к нам – тебя вместо него упакуем в тюремную обертку, – пригрозили. В квартире шмон навели, все у них конфисковали, кроме дочкиного пианино. Как так можно, ведь суда и приговора не было еще.
Клятый телефон не дает сосредоточиться. То в отделе звонит, то в кабинете. Раздумываю, поднять трубку или нет, вдруг кто-то из друзей или дома что. Все-таки подняла, голос тот еще знакомый – секретарь райкома партии, приглашает на личную беседу, на полчасика, не больше. Извиняется, понимает, что у меня много работы, однако настаивает, чтобы я обязательно пришла.
– Я вас жду, Ольга Иосифовна, – как-то обольстительно, проникновенно произносит. Не успокоятся никак. Надо съездить и раз навсегда все точки расставить.
В дверях тут как тут собственной персоной Дима Яцко, наш начальник транспортного цеха. Как только Димка где-то объявляется, так сразу находится какой-нибудь чудак на буку «м» и выпаливает Жванецкого: «А теперь слово предоставляется начальнику транспортного цеха», и все от хохота покатываются. Еще и копируют, картавят, как Карцев. Сначала парень психовал, кому понравится, когда все над тобой подшучивают и ржут, а теперь привык, пообтерся в Одессе, сам при случае юморит. С ним все дружат, материальщики лебезят перед ним, всем же нужны погрузчики и кары, а главное, машины.
– Куда это тебя зазывают? – Димка, худющий, высокий, серьезный человек, вопросительно уставился на меня своими глазищами.
– Не туда, куда ты подумал, не напротив Второго кладбища. Не в тюрьму. – Яцко даже передернуло, моя ирония ему явно не понравилась. – В райком, Димочка, приглашают, подбросишь? Только туда и обратно. Отвлекусь немного, жало выпущу, может, легче станет.
– Поехали, Ёсиповна, побалакаем спокойно по дороге. Я за советом пришел к вам.
Перед кабинетом секретаря райкома партии восседала то ли секретарша, то ли помощница, женщина лет сорока. Она пристально, с головы до ног оглядела меня поверх очков, выпятив презрительно нижнюю губу.
– Девушка, вы случаем не ошиблись адресом? Это райком партии, между прочим, а не проходной двор.
Еле сдержалась, чтобы преждевременно не выпустить свое жало, оно так и просилось вырваться наружу изо рта. Заикаясь от неожиданности, прочирикала:
– Мне звонили от вас, просили подъехать.
– Кто звонил, что вы говорите? Я никого не приглашала. Здесь никого нет. И вас никто не ждет. Друзья, наверное, вас так нехорошо разыграли. Так что прошу на выход, – капризно-брезгливо она махнула своей пухлой ручкой в сторону двери.
Вот падла, это же надо! Крепко стиснутые зубы только затрещали. Я готова была напхать всем, и эту тетку, не стесняясь, матом покрыть. Что за шутки идиотские, неужели действительно меня кто-то разыграл, или я от своей работы умом тронулась, что голоса не различаю. Внутри все клокотало, от злости с такой силой рванула дверь в старой, миллион раз ремонтированной двадцать первой «Волге», что чуть с петлями ее не вырвала. Плюхнулась на сиденье, Димка побледнел, молча уставился на меня.
– Ну, что сказать. Вот гаденыш, умолял подъехать, разговор у него ко мне серьезный. А сам смылся с какой-нибудь бабой или пьет с кем-то.
Димка хитро прищурился:
– Тоже надо, как без этого? Райкомовские они что, не мужики? Ёсифовна, та может, вас просто опередили?
Закатив на лоб хитрющие глазки, раскатисто рассмеялся.
– Чего ты ржешь, как конь ретивый? Узнаю, кто подшутил, не пощажу. Но это был его голос, чтоб я так жила, я не могла перепутать. – Я внезапно повеселела, а вдруг Димка прав с «конкуренткой». – Поехали обратно на Кагаты.
Машина, словно тоже переживая за меня, никак не хотела заводиться. А может, обиделась, что я от досады крепко хлопнула дверью. Димка ее погладил:
– Тетя Оля не нарочно, она не хотела, нечаянно так получилось. Ну, давай, старушка милая, заводись, ехать надо, дома в гараже отдохнешь, я тебя помою, всю смажу, обласкаю.
Он разговаривал с ней, как с живым человеком. Я не могла оторвать от него взгляда: и внешность неказистая, и худючий, волосы взъерошены, а какой нежный даже с этой ржавой железякой, которую давно бы пора сдать в утиль, только где взять другую. Можно позавидовать его девушке, вот кому повезет так повезет. Я смотрела на его мускулистую руку: какие у него длинные и сильные пальцы, как у пианиста или ребят-волейболистов из нашей институтской команды. Хоть бы кто из мужчин ко мне так относился. Никто. Почему? Потому что я не умею корчить из себя беззащитное создание или из-за этого проклятого прозвища, которое приклеилось ко мне. Мегера. Будь оно трижды неладное. Как там в «Старшей сестре» говорила героиня Дорониной: доброе слово и кошке приятно, но я не кошка, я – человек. Хм, Мегера.
Димка покопался в карбюраторе, затем тщательно зачистил все свечи, и старая «Волга», прочихавшись, наконец завелась.
– Ольга Иосифовна, вы перенервничали, поехали в аэропорт, в наш ресторан, пообедаем, сбросим напряжение. Не только им все от жизни получать, мы тоже люди.
– А что, Дима, я согласна. Поехали.
Мы вкусно поели, только ничего не пили, Димке нельзя, за рулем, а мне не хотелось. Когда я вернулась в свой кабинет, телефон разрывался как бешеный. Я сняла трубку, голос был все тот же, райкомовский:
– Товарищ Приходченко, что-то я заждался вас, вы где были, никак не мог до вас дозвониться.
– Хорошо ждете. Мы с нашим водителем приехали почти сразу после нашего разговора, но ваша секретарша или помощница, не знаю, кто она, выставила меня за дверь: никого в райкоме нет, никто вас не приглашал. – Я так шарахнула трубку на рычаг, что аппарат слетел со стола. Через несколько минут сигнал от дежурной по базе: