Смытые волной - Страница 107

107

Первый гром грянул неожиданно и страшно. Только родители получили от Поленьки радостное письмо с известием о рождении ребенка, как она объявилась сама. Еле слышный стук в дверь, на большее нет сил. Полина сидела на пороге, прижимая к груди сверток. «Папа, она кушать хочет, у вас молочко найдется кашу сварить?» – вымолвила дочь и здесь же, на пороге, стала разворачивать серое одеяльце, постелила на пол кусок тряпки, торчавшей из кармана кофты, и аккуратно положила на нее малышку. Отец ужаснулся, младенец не подавал никаких признаков жизни. Он был мертв, и, наверное, уже минуло несколько суток, как это случилось. «Папа, покормите ее скорее, скажи маме, чтобы сварила кашу из манки, она манную любит, – продолжала причитать обезумевшая женщина. – Слышите, как она плачет, кушать хочет».

Только через месяц, когда Поленька немного пришла в себя, отец с матерью узнали, какую трагедию пережила их младшенькая девочка. Ничто не предвещало беды. Бравого офицера Бориса Солдатова, уже прекрасно зарекомендовавшего себя на службе, известили о рождении дочери, когда их танковый полк находился на сборах. Его, конечно, отпустили встретить жену из роддома, правда, всего на пару дней, и всем их офицерским общежитием они дружно отмечали это событие. Водка легко развязывает языки. Говорили об убийстве Сергея Мироновича Кирова, о предательстве. Кто-то пропел частушку:

Огурчики да помидорчики,
Сталин Кирова убил в коридорчике…

С того дня как будто бы черная мгла опустилась над их частью. Первым как врага народа арестовали командира. Следом забрали и командирскую жену, а затем упрятали в детдом их шестилетнего сынишку. Теперь на каждом построении громогласно объявляли, что врагов Советской власти будут безжалостно уничтожать, всех привлекут к ответу. За Солдатовым пришли, когда его танковая рота, лучшая в батальоне, готовилась к очередным учениям. Полине об этом ночью сообщила ее подружка из комендатуры.

– Поля, бери дите и убегай, не ровен час, заберут и тебя.

Полина ничего не понимала, что тараторит ей подружка. Какой ее Борька детдомовец враг?

– В четыре утра Захарыч в город едет за продуктами, я с ним договорюсь, чтобы тебя прихватил, вывез с гарнизона. Домой дуй, тебе же недалеко. Может, сразу не кинутся искать, а я скажу, что за тобой родычи заехали, дитя приболело, в больницу повезли. На тебе деньги, возьми, не стесняйся, пригодятся. Не реви, а то молоко пропадет. С Борисом разберутся, отпустят. Такого честного хлопца, преданного стране, поискать надо. А уж рота у него какая, образцовая, все в пример ее ставят. Еще недавно сама слышала, твоего Солдатова повышать в звании хотят, академия в Москве ему может светить. И на тебе.

Полина не могла двинуться с места. Все самое необходимое собрала подружка, она потихоньку и вывела ее, дрожащую, из общежития, усадила на подводу. Потом все было, как во сне. Захарыч подбросил ее к окраине города.

– А дальше ты уж, Поля, пешком, дочку береги.

Сколько она шла, несчастная женщина не помнит. Кто-то жалел и подвозил. Ночевала, где придется и застанет ночь, чемодан украли, так что не было даже во что пеленать малышку.

Мишина мама замолчала, фартуком протерла лицо.

– Больше не могу, я тебе в другой раз дорасскажу эту историю.

Опять крамольная мысль: другого раза может не быть, но я быстро отогнала ее.

– Может, еще выпьем по чуть-чуть, а то на душе муторно. У вас с Мишей все будет хорошо. Поля уже выехала на вашу свадьбу. Завтра поедем встречать, тащит вам в подарок самовар настоящий, старинный. Говорит, пусть в вашей семье сохранится. Детей у нее больше не было, оставлять некому. Оля, может, тебе все это не интересно, так ты скажи, не стесняйся.

Я привстала, подошла к Сонечке, обняла за плечи. Мы чокнулись.

– Ну что, оттаяла немного, прости уж моего оболтуса, арпеуса, как его Иван Антонович называл, это Мишин дед, генерал, Розы Ильиничны муж. Не обращай внимания на ее болтовню. Тяжелая контузия с Гражданской войны сказывается. Женщина она заслуженная, еще до революции в партию вступила. Внучка ругает, а сама втихаря любит, а Гришу моего так они просто обожали. Горевали, что служит далеко от Москвы. Могли после финской перевести поближе, а может, и в саму Москву, похлопотали бы – перевели, все-таки он замнаркома был, но Гриша сам наотрез отказался. Вернулся во Владимир-Волынский, это на самой западной границе, откуда в финскую его саперную роту послали. Вот и я там оказалась со своим Мишенькой.

Грише перед отъездом дали отпуск, и какими же счастливыми они были, эти три недели. Он встречался со своими заводскими друзьями, с которыми работал до призыва в армию, даже в родную школу заглянул, но были каникулы. Бабушка приобрела для них билеты чуть ли не во все московские театры. После спектаклей они долго гуляли по Гришиной Москве, до глубокой ночи засиживались на лавочке или на Патриарших, или на Чистых прудах и целовались, как новобрачные. Еще очень нравился Сонечке Парк культуры в Сокольниках. Там можно было досыта натанцеваться. За сыночка Мишеньку были спокойны. Иван Антонович, возвращаясь с работы, от мальчугана буквально не отходил, души не чаял в нем, накупил целую гору игрушек и даже детский велосипед, возился с ним на полу, играя сам, как ребенок. Сказочное время. Как не хочется уезжать, но Родина зовет. Дан приказ ему на Запад, и ей, Сонечке, в ту же сторону.

Знать бы, что скоро начнется другая война, куда более жестокая, и Владимир-Волынский, как и Брест, окажется под огнем в первые же ее часы. А пока прибывшие сюда на службу офицеры обживались со своими семьями на новом месте.

107