Однажды после такой просьбы я попыталась вмешаться и объяснить, что значит добавить это количество и как бы оно выглядело. Все столичные рынки должны быть завалены по самые крыши, но дамочку из Главка это нисколько не смутило. Она в резкой форме пыталась меня вразумить, что я не понимаю всей важности стоящей перед нами задачи. Она так меня взбесила, что я от волнения перешла на смесь русского и украинского языков, а точнее, на одесский, сдобренный словечками, которые не могу здесь повторить. Пообещала, что эту задачу лично от нее передам куда следует, пусть разбираются. Девица бросила трубку и больше ко мне из Главка с подобными просьбами в приказном порядке никто не обращался.
Как мы ни пересчитывали наши доходы с расходами, плюса не получалось. Начальство продолжало стоять твердо на своем: никаких сокращений. Я настаивала: надо навести порядок, разбить торговые ряды на оборудованные стандартными лотками и весами рабочие места, каждому по одному и удерживать плату за это. Хочешь больше – пожалуйста, занимай и раскошеливайся дополнительно, за два, за три – сколько пожелаешь, хоть все забирай, лишь бы заноси официально деньги в кассу и получай квитанцию. Это все реальные статьи дохода, но самой оптимальной была сдача торговых площадей потребкооперации.
Что здесь началось! Все же привыкли на халяву пользоваться, как им казалось, собственными лавками и магазинчиками. А тут вдруг гони монету за торговую площадь, а заодно и за отопление, и за электроэнергию, и за уборку. И стоимость аренды складских помещений и все прочее в универмаге на Центральном рынке мы тоже просчитали. Оставалось еще взять в оборот гостиницу, наверное, самое засекреченное место в Москве. Так просто туда не проникнуть. Первая моя попытка не удалась, только со второй, и то после того, как прихватила на подмогу нашего главного инженера и начальника отдела кадров и объявила на все управление, что вызову милицию и ОБХСС. Водить нас по отелю вызвалась сама директор, дородная дама с большей халой на голове, поверх которой была еще такая же пушистая вязаная шапочка из мохера ярко-розового цвета. На каждом этаже нам открывали по одному номеру, очень приличному двухместному, со всеми удобствами и даже с торшером. И за все это удовольствие всего один рубль с человека в сутки, как в сельских домах колхозников. Меня брало сомнение: а в других номерах так же, а эти для показухи, и я попросила открыть еще пару-тройку номеров. Директор категорически замахала руками: они заселены, вдруг что-нибудь пропадет, нам потом отвечать.
– Но вы же не отвечаете за оставленные ценные вещи и деньги. Объявление об этом за вашей спиной, – сказала я. И тут из комнаты выпорхнула женщина кавказской внешности с полным ведром, остро пахнущим специями. Не обращая на нас никакого внимания, она поспешила на выход. Дверь за собой она не закрыла, мы постучали и вошли. В нос ударил мощный запах каких-то сушеных трав. Полный бедлам, кровати громоздились одна над другой до самого потолка. На самой верхней спал мужчина, натянув одеяло на голову. В углах все забито ящиками, мешками, чемоданами. Стол завален остатками еды и какими-то отходами, которые локтем сгребал в корзину черноволосый мальчишка лет десяти. Из розетки тянулся самодельно прилаженный провод с включенным электрическим чайником. Не дай бог заискрится, пожар же будет. В душевой на веревках сушилась куча детского белья, под умывальником стояли ведра с цветами, вокруг всего этого ползали откормленные тараканы, которые ничуть нас не испугались и не собирались прятаться.
Директриса покраснела, как рак.
– Это новенькие заехали, у них справки, документы.
– Когда ж они успели так нагадить, если новенькие, – возмутился кадровик. – И кто разрешил хранить в номерах остатки продукции и готовить пищу? Это же строго запрещено.
– Сейчас же заставлю навести в порядок, сегодня же их выселим, а дежурную уволю, – бормотала себе под нос директриса.
Каков поп – таков приход. Понятно было, что настоящими колхозниками здесь и не пахло, их на порог близко не подпускали, заставляя бедолаг ютиться по подвалам. Еще и не задаром. И заселяли отнюдь не кем попало, лишь своими людьми; уж точно не за рубль въезжали сюда эти непонятные личности, которые постоянно толпились у входа в гостиницу или кучковались целыми днями на рынке. От них исходил сильный специфичный сладковатый запах. Пусть с этим и паспортным режимом местная милиция разбирается, а мне нужна от этой дармовой сказки прибыль. По документам бухгалтерии гостиница ежедневно заполнялась лишь наполовину, но я же видела, уходя вечером с работы, светящиеся окна во всех комнатах. За ними кипела бурная жизнь. Так, все, прекращаем эту вольницу, товарищ Федоров. Это же какие деньги мы теряем на заселении, а еще и на списанном белье и колоссальных затратах на ремонт.
Федоров – начальник нашего Управления, я сижу у него в кабинете и упорно внушаю, что нужно выделить гостиницу в отдельное хозрасчетное звено и пусть прыгают до потолка.
Взимать плату за каждое место ежесуточно, и новую цену с Главком или с кем-то еще, в чьем подчинении гостиницы города, согласовать, не обеднеют эти перекупщики, если поднимут их хотя бы до двух рублей. А еще установить лимит на электроэнергию, и персонала столько не надо.
На следующий день, меня вызвал начальник отдела кадров Воронцов. Он долго все меня выспрашивал, кто мои родители, хотя все написано в анкете. Школа, институт, одесская база, первый брак, теперь вот Управление рынками в Москве – вот и вся биография. Уже конец рабочего дня, он все тянет, угощает меня кофе. Неужели клеится? Мне стало так смешно. Ему за пятьдесят. Лысый, маленького росточка, буквально по резинку от трусов, еще и этот острый курносый красноватый носик, бегающие глазки, от которых мало что укроется, ну, в общем, человек своей профессии. Он уселся напротив меня, лицо его вытянулось, глядя мне прямо в глаза, произнес: