Смытые волной - Страница 58

К оглавлению

– Олька, очнись, твой Илья Муромец с цветами заявился, – бабка с трудом растолкала меня, – букет астр принес.

– Какого цвета астры?

– Ой, желтые, не по душе мне этот цвет.

– Так не тебе же принес. Не горюй, белые и красные в следующий раз будут.

– Приглашай его с нами пообедать.

– В следующий раз, сейчас у нас другие планы.

– Куда это вы лыжи навострили?

– Все тебе расскажи. Да просто погулять днем, а то все по ночам и по ночам.

Пилить на троллейбусе или автобусе не хотелось. Остановлю-ка я такси. А вдруг у парня денег нет, студент же? Я сама спокойно заплачу, но Сашка будет неловко себя чувствовать, еще оскорбится, он же, судя по всему, гордый. Я уже несколько раз напарывалась на непонимание с его стороны, и он сразу замыкался. Медленно дошли до пятой Фонтана; с трудом втиснулись в переполненный троллейбус, на последней ступеньке проехали пару остановок, только потом пристроились на задней площадке, посматривая друг на дружку и иронически улыбаясь.

Я уже отвыкла смотреть на людей снизу вверх, и оттого, что приходилось задирать постоянно голову, у меня начинала побаливать шея от напряжения, поэтому я сдалась и уткнулась лбом ему в грудь. А там, в этой гигантской груди, как метроном, равномерно ухало его сердце. От этих ударов мое собственное сердечко начало так неравномерно трепыхаться, невпопад вибрировать, что я невольно отстранилась. Но его руки крепко меня держали в своем плену, позволяя полностью расслабиться. Так бы и ехала с ним всю жизнь. Выходящие на остановках пассажиры бросали на нас, как мне показалось, завистливые взгляды и улыбались. Вероятно, мы им нравились.

А почему нет? На широченные Сашкины плечи был наброшен шикарный темно-синий плащ. Да и мое величество, затянутое в югославский белый плащик под поясок, на лаковых ходульках, с прической Катрин Денев из кинофильма «Шербурские зонтики», возможно, производили впечатление. Мы оба это чувствовали сами и любовались друг другом. Уже в парадной начали обниматься. Квартира была ладно скроенной. Потолок бы повыше, Саша едва не доставал до него и ходил, невольно пригибая голову. Празднично накрытый стол его смутил, пожалуй, я перестаралась. Но основной удар моей программы дожидался в холодильнике.

Чадаев снял пиджак и аккуратно повесил на стул.

– Оля, я тебя не шокирую, если сниму рубашку? У меня под ней футболка, – спросил он.

– Пожалуйста, но давай сначала перекусим, – предложила я.

– Нет, сначала нужно на перекусон заработать, а потом уже рассчитывать на чаевые. Наряд мне закроешь по максимуму или как? – пробовал он пошутить.

– Как заслужишь, так и закрою.

Сборка оказалось не таким простым делом. Как я поняла, это и для него, и для меня был первый диван в жизни. Как могла, ему помогала, хорошо, что еще не напялила новые джинсы, их нужно было еще подрубить, но и в юбке это было не очень удобно. Знать бы, что это такой гембель и мы будем часа два мутатохаться, ни за что не согласилась бы, Лилькино бы предложение приняла.

Несколько раз предлагала Сашке передохнуть и освежиться коньячком или вином, но он упрямо крутил гайки. Выпил только целую бутылку «Боржоми», прямо из горла. Футболка на спине и груди была в мокрых разводах. Мы вышли на балкон отдышаться, я еще притянула подносик с двумя рюмками «армянского». Свою он прикрыл ладонью. Я сама их опорожнила, закусив лимончиком и конфетой. Злится, что ли? На что? Радио и телевизора в квартире еще не было, Алка не успела купить, и я шутками-прибаутками старалась их заменить.

Наконец инструкция вылизана до последней страницы, завернута последняя гайка. Ура! Я первая прыгнула в полураскрытую «книжку», обитую бордовой материей, потянув за руку Сашку. Он неохотно присел на край, боясь полностью облокотиться.

– Сейчас-то, надеюсь, ты коньячку выпьешь? Кончил дело – гуляй смело, – я наполнила рюмки, и мы выпили, чокнувшись. – Саш, теперь попробуем его разложить полностью, как он раскладывается, где-то защелка должна быть?

В четыре руки мы потянули низ дивана на себя, и он легко, как по маслу, разложился. Класс! Удобный, компактный, занимал мало места. То, что доктор прописал. Без задней мысли улеглась измерить его длину.

– А ты уместишься?

– Оля, я в ванную, быстро.

Мне показалось, что он смутился, да и я почувствовала себя неудобно, вечно что-нибудь не то брякну, как в лужу, извините, пукну. Время тянулось, как бесконечность. Доносящийся шум льющейся воды настраивал на игривый лад ожидания. Я расстегнула верхнюю пуговичку своего неотразимого батника, словно заманивая тем, что привораживает мужчин помимо фигуры и длинных ног. Чадаев появился в рубашке, на ходу застегивающий пуговицы на манжетах. Не глядя на меня и натягивая пиджак, поинтересовался, нравится ли диван.

– Нравится, очень… нравится…

– Уже поздно, Оля, вставай, надо идти. – И бросил на меня мимолетный ухмыляющийся ироничный взгляд.

Я не помню, как поднялась, по-моему, от злости взлетела, как ведьма, в одну секунду. Внутри у меня все бушевало, вот-вот разгорится пожар – и некому его тушить. Сложила сама диван, собрала все со стола, спрятала в холодильник. Чадаев стоял на балконе, ждал, дышал свежим воздухом.

«Олька, возьми себя в руки, – наставляла сама себя, еле сдерживая слезы. – Что, на нем свет клином сошелся? Ошиблась ты, мудрая моя бабушка, не Илья Муромец он, коня нет, меч притупился, щит погнулся. Соловей вырвался из клетки, ему еще охота петь на свободе, так пусть поет себе на здоровье. А мне, выходит, уже кенар нужен для моего гнезда».

Как я смогла петь на обратном пути и еще пританцовывать, нести чушь несусветную, анекдоты с душком, не знаю. Пробрало меня. Что мне так не везет, что я не так делаю? Только бы не разреветься, не показать свою слабость. Держись, Мегера! Не может быть, чтобы тебе в этой жизни не легла счастливая карта. Чем ты провинилась? А ты, Чадаев, прощай, зря старались твои друзья, подвел ты их.