В красный день календаря я дрыхла на своем кресле-кровати без задних ног. Алка по случаю праздника ночевала у нас и с мамой и бабкой шустрили на кухне. Меня, кормилицу, не беспокоили, все двери позакрывали. Запахи до меня доходили, возбуждали мои присохшие к спине кишки, но желание поваляться пересиливало. Звонок я услышала – королевская пинчуриха Капка своим душераздирающим лаем разве что мертвого не разбудит. Эта тварь мелкая заливалась так всегда, кто бы ни поднимался по лестнице и ни проходил мимо нашей квартиры. А так как мы живем на втором этаже, то нам можно только позавидовать. И соседям тоже. Ко всему еще на пятом этаже живут ее сородичи, сразу две суки, мать и дочка, вот они и соревнуются втроем, кто громче. Наша Капка со второго этажа начинает, та парочка на пятом вмиг подхватывает и заканчивает.
На сей раз наша юная барышня орала, не умолкая. Наверное, соседка Зинаида Филипповна с ревизией: как может что-то происходить в нашей семье без ее ведома? Сколько бабушка и мама ни делали ей замечаний, что это наше внутреннее дело и ей не должно быть никакого до этого отношения, – ноль внимания и фунт презрения. Она театрально так сложит ручки, состроит рожицу преданности, начнет выражать такое желание поучаствовать, такую заботу только для того, чтобы ну хоть какую-нибудь новость выудить, хоть самую малую вынести из дома на хвосте и, распушив этот хвост собственными соображениями и богатым воображением, а если точнее – то откровенным враньем, ради красного словца донести все это во дворе до каждого встречного-поперечного.
Бабка вырулила ко мне в спальню.
– Олька, там тебя дядька какой-то спрашивает, говорит, Лилькин брат. Вроде тот, что осенью прошлой был. Шо ему от тебя надо?
Я обомлела. Бабушка удивленно уставилась на меня, при этом каждая из многочисленных складок на ее лице трепетала, сморщиваясь и расправляясь, пытаясь понять, в чем дело. А глаза настороженно выжидают моего ответа.
– Баб, не держи его в дверях, пусть заходит, пригласи его. Я сейчас оденусь.
Ну и новость, какой подарок для Зинаиды Филипповны. А для меня? Московский жених приперся к праздничку Октября, нашел повод, как истинный коммунист. Бабка притащила мне халат, я выскочила в коридор и увидела его, переминавшегося с ноги на ногу растерянного моего московского кавалера, который пытался своим черным дипломатом отбиться от навязчивых приставаний Капки. Алка предложила ему раздеться и проводила в комнату, а на меня вылупила свои и без того громадные глаза-плошки голубого цвета. Ее немой взгляд сказал мне все без слов, что она думает по поводу столь раннего и неожиданного визита.
Когда я заглянула следом, то увидела московского жениха, удобно устроившегося в кресле, на коленях у него торжественно восседала Капка, облизывая ему лицо. Он просил и умолял эту маленькую негодяйку так искренне, смешно и наивно: «Не надо так, ну, не надо так! Брысь, уходи, пожалуйста». Капка не сдавалась, наоборот, каждое слово, особенно слово «пожалуйста», приводило ее в полный собачий визг и восторг; она еще яростнее лизала ему лоб, танцуя задними лапками на его коленях, а передними пытаясь пошкрябать ему уши и шею. Смущаясь от его неожиданного появления, я сама не знала, что делать, что говорить.
– Здравствуй, детка! – уворачиваясь от сучьих поцелуев, чуть слышно произнес столичный гость. – Что-то вы все так напуганы моим появлением. Оля, мне не надо было прилетать? Я правильно тебя понимаю?
– Почему не надо, я очень рада. Просто такая неожиданность. У меня целых два дня выходных. Молодец, что приехал, только почему не предупредил, Диму бы попросила, встретили бы тебя в аэропорту.
Я хотела нагнуться и его поцеловать, но эта стерва с выпученными из орбит глазами на меня так зарычала, что я отпрянула: вот зараза, а ну пошла вон. Гость стал ее защищать: «Она же маленькая, ласковая».
– Нашел маленькую, она тебя сейчас всего уделает. Сбрось ее. Встань с кресла, она свалится на пол.
– Так она же может удариться, разбиться! Как ее зовут?
– Капа, Капка. Нахалка невоспитанная, все ее балуют, вот она и верховодит нами.
Гость приподнялся, Капка сама спрыгнула, а мы остались стоять близко друг к другу и невольно потянулись навстречу, едва коснулись губами, как тут же нарисовалась моя бабка. Всегда вот так, на секунду бы задержалась дорогая Пелагея Борисовна.
– Олька, мы ждем тебя, завтрак на столе. А вы с нами будете или куда-то спешите?
– Баб, будет, он только с самолета, он ко мне прилетел.
Бабка явно не ожидала такого поворота событий, растерялась, даже не нашлась что сказать, только поджала губы и отправилась обратно на кухню докладывать обстановку. Меня тут же вызвали на переговоры.
– Чего он приперся? Ехал бы к своей сестре. Что ему от тебя надо? Нахал, тебе отдохнуть надо, а он с утра пораньше: «Здравствуйте, я ваша тетя, приехала из Киева и буду теперь у вас жить!»
– Он вовсе не из Киева, в Киеве у него дядька, а из Москвы. И не ваше это собачье дело, я его пригласила, на что, кстати, имею полное право, – меня уже всю бесило и трясло от этого их желания всевластно распоряжаться моей судьбой.
– Ладно, тихо! – скомандовала Алка. – И ты, бабуля, успокойся. Оля, зови его, раз приглашала.
Бабка все не унималась:
– Мы, между прочим, здесь не квартиранты, могла бы нас спросить. На черта он тебе сдался?
– Все. Привоз закончен, угомонитесь, Пелагея Борисовна, – резко заголосила я, боясь излишне повысить голос, чтобы он не услышал.
Через несколько минут мы уже впятером уселись за праздничный стол.