Смытые волной - Страница 97

– Сколько ему лет?

– Твой ровесник.

– Я с вами пойду, вместе погуляем, не возражаешь? – предложение сестры меня удивило. – Раз у вас такие перспективы, познакомим его с будущими родственниками. К Леониду Павловичу заедем.

Если честно, мне хотелось побыть с Мишей вдвоем, но и Аллу отказом я обидеть не могла. Демонстрация уже закончилась, полупустые фонтанские трамваи один за другим медленно, ручейком скрипели по рельсам, позванивая уже принявшему на грудь советскому трудовому народу. Кое-где на деревьях еще трепетали уцелевшие полузасохшие листья. Срывающийся временами ветер вместе с пылью нес их нам навстречу, и серое низкое небо угнетало. Летом этот район Большого Фонтана в зелени вековых деревьев прикрывал, если можно так выразиться, свои недостатки. А сейчас мне как-то было даже неудобно перед московским гостем за внешний вид нашего района. С одной стороны тянулся детский противотуберкулезный санаторий, огороженный забором из корявого ракушечника, даже не оштукатуренного, а на противоположной за заборами просматривались массивные здания военных училищ с пустыми плацами перед ними. На четвертой станции закончили строительство двух первых высотных для Одессы домов. Я похвалилась новым методом, которым они были возведены, – методом скользящей опалубки, день на этаж. Скоро всю Одессу украсим подобными зданиями: правда здорово, Миша.

Жених как-то скупо разделил мой энтузиазм, зато сестра радостно села на любимого конька, с ехидным взором в глазах посмотрела на меня, а потом на дом.

– Все очень хорошо, красиво, одно лишь замечание: утеплить его забыли. В них жить невозможно, холодные железобетонные казематы. Людей заселили, они мучаются, и как это исправить – большой вопрос. Придется опять леса возводить и пытаться утеплить снаружи. Беда еще в том, что в доме сплошные балконы лоджии.

– Исправят, первый блин комом, бывает, – пыталась я смягчить ситуацию и отвлечь от дома его журналистский пронзительный взгляд. – Смотри, Миша, а это наш ипподром, рядом пехотное училище, дальше – артиллерийское и одесский телецентр.

После демонстрации, куда ни глянь, везде валялся мусор: лопнувшие воздушные шарики, липкие бумажки от мороженого, окурки, пустые бутылки. Колючий резкий ветер подхватывал пыль с осенними грязными листьями и бросал все это нам в лицо. Я столько пела о своей прекрасной Одессе, бульварах в акациях и платанах, о никогда не цветущей в городе черемухе, а московский гость идет с нами и видит наши захарканные улицы. Почему наши мужчины омерзительно мочатся на углах домов, в подворотнях, и нужно постоянно переступать эти вьющиеся по тротуарам вонючие ручейки, следить, чтобы не наступить на отвратительную мокроту. Нужно было все-таки взять машину и доехать до центра, чтобы он этого всего не видел. Но и в центре, где мы, в конце концов, оказались, было не намного лучше. Такой же, как назло, срач, как везде. В будни и то чище. Видимо, дворники тоже, как весь трудовой народ, отдыхают в праздничный день.

В доме у дядьки как обычно был народ. На этот раз уже отдежурившие офицеры из его отделения милиции и пара университетских дружков с тайными погонами. Я всех их знала как облупленных. Домой им не хотелось топать, прикрывались работой. А у гостеприимного хозяина, проживающего в двух шагах от Дерибасовской, всегда можно оттянуться по полной. Да еще при такой радушной, не щадящей себя хозяйке, как наша Жанночка. В этом доме стол всегда ломился от угощений, разных деликатесов и выпивки рекой. Я сразу почувствовала, что всем им не до нас, напрасно послушалась сестру и привела сюда своего Мишу. Они все уже хорошо приняли на грудь, и их мусорные комплименты меня раздражали. Об анекдотах с обязательными действующими лицами-евреями я вообще молчу. Особенно противно, когда они рассказываются якобы с еврейским выговором. По– русски бы научились правильно говорить.

Леонид Павлович, уловив мой злой взгляд, перевернул пластинку, перешел на молдаван и малые народы Севера. Говорить о литературе, театре, о чем-то более-менее интеллектуальном в этом обществе не принято, они все остановились в развитии, как только загремели в армию, а вот грязные сальные анекдоты – это то, шо надо. Отдыхают по полной, заливая свои луженые глотки выпивкой, чавкая, икая и срыгивая, нагло окидывают взглядами наши с Алкой тощие женские прелести. Мы бы по-тихому смылись, если бы не Жанна, она задержала нас у двери:

– Вы куда, а ну к столу, Леня, потеснитесь, усади ребят на диван.

Пришлось подчиниться. Когда расселись, Алка, подняв рюмочку, объявила, что я выхожу замуж, жених перед вами и давайте выпьем за будущих молодоженов.

О, дай милиции и гэбэшникам только повод. Они стали наливать Мише все подряд, со злорадством поглядывая в мою сторону. Каждый из них в свое время пытался подбить под меня клин, останавливало лишь то, что я близкая родственница их непосредственного начальника. Поостыли, навезли себе со своих деревень барышень и успокоились, но вряд ли мне простили.

Леня с Жанной счастливы принимать цых хлопчыкив, для них они по-прежнему бедные, вечно голодные мальчики студенты, однокурсники-вечерники, называющие их мамой и батей. Сейчас они не решаются впрямую прикалываться над приезжим москвичом, так, по мелочам лишь, батю побаиваются. Знать бы тогда, что пролетит всего несколько лет, и они своему бате вцепятся в горло и все как один переступят через ослабевающего старшего товарища, который столько для них сделал, практически вывел в большие люди.

Тем временем в ход пошел и коньяк «самжене» Фроськиного производства в фирменных бутылках. На мои протесты больше не пить Миша просил не волноваться, он свою норму знает и через нее не переступит. Он действительно хорошо держался, много и интересно рассказывал о спорте, о футболе в особенности. Королевский пинчер Джимик с ходу вычислил новичка, от него пахло сучкой Капкой, и, не стесняясь, обрабатывал ноги моего кавалера со всех сторон привычным для себя способом.